«Родила, значит, с ней можно все» Александра забеременела в 13 лет и столкнулась с буллингом в школе, домогательствами и психическим расстройством

Каждый год в России беременеет около 14 тысяч несовершеннолетних девочек. По сравнению со взрослыми женщинами мамы-подростки и их дети чаще сталкиваются с рисками для здоровья. Однако в России власти, кажется, не видят в этом проблемы: от сенаторов можно услышать предложения мотивировать забеременевших школьниц дополнительными баллами на экзаменах, а вместо секспросвета в образовательных учреждениях вводят «Семьеведение», чтобы «повысить рождаемость». 

Одной из таких школьниц оказалась Александра Дибривная из Норильска. Последние пару лет она живет в Подмосковье, работает брейдеркой и воспитывает двоих детей. Дочерью Лерой она забеременела в 13 лет, сыном Данилой — в 17. 

«Гласная» записала монолог Александры о том, с чем она столкнулась после ранних родов и почему считает, что отсутствие сексуального воспитания и беременность в подростковом возрасте могут стать травматичным опытом. 

«Зашквар не заниматься этим» 

Я выросла в полной, благополучной семье: мама работала в органах опеки и на местном телеканале, папа был пожарным. 

Норильск не предназначен для жизни с детьми. Развлечений в городе не было. Мое поколение предпочитало курить за гаражами, пить пиво в подъездах и прогуливать уроки в компьютерных клубах. Если на улице было –40 °С, мы шли греться в подъезд или в компьютерный клуб. 

Когда мне было 13 лет, младшая сестра Настя пошла в первый класс, внимание родителей переключилось на нее: ей нужно было помогать делать уроки. 

Я чувствовала, что постепенно отдаляюсь от семьи. У меня появилось ощущение, что, если я сейчас потеряю компашку своих дворовых друзей, единственное, что мне останется, — заниматься с сестрой дома, а это не очень интересно 13-летнему подростку. 

Я старалась максимально не выбиваться из своей банды. Все идут курить — я не могу быть единственной некурящей, все делятся по парочкам и гуляют за ручку — значит, мне тоже надо кого-то найти.

Тогда я познакомилась с парнем Сашей, который был младше меня всего на восемь дней. Вначале это были невинные подростковые отношения, которые не выходили за пределы поцелуев в щеку и походов в кино. 

Старшие ребята из компании, которым было по 15–16 лет, уже переходили к формату половых контактов и активно делились своим опытом с младшими. Из-за давления с их стороны я почувствовала, что нахожусь уже в том возрасте, когда зашквар не заниматься этим. 

«Парень мой поход в аптеку не одобрил»

К половой жизни я пришла не из осознанного желания заняться сексом с любимым человеком. Мне просто стало интересно, о чем они все рассказывают. Моего любопытства хватило максимум на 15 половых контактов, которые происходили в течение трех месяцев наших отношений. 

Затем я решила, что нам нужно расстаться: взрослого возбуждения и оргазма у меня не было, а парню хотелось продолжать. О том, что во время секса может произойти зачатие, я знала из подростковой книги об анатомии мужчин и женщин, которая лежала на полке в домашней библиотеке. Неизвестно, как она там появилась, не помню, чтобы кто-то вручил ее мне и сказал: «Читай, тебе важно это знать». Мне казалось, что там пишут про взрослых людей, а я еще не взрослый человек. Значит, меня это не касается. 

Когда я пришла в аптеку купить пачку презервативов, фармацевт сказала: «Ребенок, не страдай фигней»

— и отказалась продавать мне. Идти позориться в другую аптеку я не рискнула. Парень мой поход в аптеку не одобрил, заявив, что «мальчикам в этом неудобно». Менструация стабильно происходила каждый месяц, это подтверждало мое убеждение, что я еще подросток и точно не могу забеременеть. 

Летом, после окончания седьмого класса, я уехала в детский лагерь «Орленок» под Туапсе на две смены. Перед отъездом произошел наш последний половой контакт, затем мы расстались. 

Первую неделю в лагере после завтраков меня сильно тошнило. Я подумала, что у меня просто акклиматизация: я приехала с Крайнего Севера на море. Один раз я пришла в медпункт, мне сказали, что нужно немного потерпеть, пока организм перестроится в новом климате. Действительно, через неделю я стала чувствовать себя намного лучше. Только на заключительном огоньке заметила, что с последней менструации прошло 42 дня. В августе я ощутила странное бурление в животе, но подойти к вожатым так и не решилась. 

«Нашего мальчика не трогайте» 

В начале учебного года маме позвонила классная руководительница и спросила: «Вам не кажется, что ваша дочь как-то странно полнеет?» Мама заставила меня сделать тест на беременность и, увидев две полоски, расплакалась и рассказала обо всем отцу. У нее был большой страх, что я могу быть беременна от папы, и она несколько раз переспрашивала, точно ли не от него. Не знаю, откуда у нее появился этот страх, но я сразу сказала, что это от бывшего парня. Ко мне в комнату папа зашел со словами «Будем думать». 

Я была на пятом месяце беременности, но родители отца будущего ребенка все отрицали: «Нашего мальчика не трогайте, это ваша девочка нагуляла». 

При этом мать парня съездила со мной на УЗИ и предложила сделать искусственные роды — метод прерывания беременности на поздних сроках, когда женщина рожает недоношенного ребенка, и без медицинской помощи он быстро умирает. Моя мама работала в местных органах опеки и смогла оградить меня и отца ребенка от комиссии по делам несовершеннолетних.

Когда я встала на учет в гинекологии, нас с мамой вызвал директор гимназии и сказал, что

для их учебного заведения иметь беременную восьмиклассницу — это непрестижно, поэтому мне нужно забрать документы. 

Средние школы в Норильске не хотели брать новую ученицу в середине года и говорили, что у них нет свободных мест. Меня распределили в городской центр образования, где учились дети из неблагополучных семей или с условными сроками. Это был большой инкубатор плохой компании. Там не было медсестры, зато был нарколог, на переменах дети или курили в туалете траву, или выходили на задний двор пострелять по банкам из пистолета, который можно было по приколу легко пронести через охрану.

Среди моих одноклассников был парень, который успел отсидеть за наркотики. Другой одноклассник умер в новогоднюю ночь, потому что ему молотком пробили голову по пьяной белке. Надо мной много подшучивали во время беременности. А после рождения Леры меня перевели на вечернее отделение, чтобы я могла просто приходить сдавать контрольные. 

Моего бывшего парня тоже отчислили из гимназии, но в среднюю школу, в отличие от меня, взяли. 

«Леру мне не отдавали до выписки»

В роддоме медсестры относились ко мне с пренебрежением и во время болезненных уколов говорили: «Если ты в 13 раздвинула ноги, то и укол вытерпеть сможешь». 

На родах рядом со мной находилась мама — для того, чтобы при необходимости подписать документы на дополнительное хирургическое вмешательство. После родов мне отдавали ребенка лишь в присутствии мамы и на кормление. Все матери в послеродовом отделении лежали с новорожденными детками, а мне мою дочь привозили, только чтобы грудь сунуть. 

Как правильно пеленать и подмывать, я училась, подглядывая за медсестрами, которые объясняли это другим мамочкам.

Леру мне не отдавали до момента выписки, и это было очень обидно. 

Я считаю, что первая неделя — важный период для установления контакта между матерью и ребенком. Гормоны шалили, а ребенка рядом не было, мой организм воспринимал все происходящее как какую-то подставу.

В девятом классе мне пришлось снова вернуться к очному обучению: на вечернем отделении потребовалось бы учиться не 11, а 12 лет. Тогда начался жесткий буллинг со стороны одноклассников. 

Несколько раз пацаны пытались закинуть меня на плечо и унести в туалет со словами «Она родила — значит, с ней все можно». В местный паблик «Курицы Норильска» выкладывали посты о том, что я «шлюха и всем даю». 

Первый год мне было тяжело и страшно, но потом я научилась давать отпор и у меня стали появляться новые отбитые друзья, которые могли тоже заступиться за меня. 

Я стала постепенно возвращаться в старую гимназийскую компашку. К сожалению, всех моих близких друзей-ровесников, которыми я дорожила, сейчас уже нет в живых: два суицида, одна остановка сердца, четвертый, диабетик, поехал на музыкальный фестиваль, не успел принять инсулин и впал в кому, а врачи в больнице не стали ничего предпринимать: решили, что пьяный. В какой-то момент я даже стала думать, что рождение Леры спасло меня от риска ранней смерти. 

«Самоповреждения, без которых не могла дышать»

Я осознала, что Лера — это мой ребенок, только через два месяца после родов. Думаю, это произошло именно потому, что у меня ее забрали и отдавали, лишь когда моя мама была рядом, как будто не мое, а мамино. 

Когда я выписалась из роддома, мама все время повторяла: «Это твой ребенок, иди меняй пеленки, иди корми» или «Сань, можно мы с Лерой погуляем, пока ты уроки делаешь?» Именно это запустило во мне осознание того, что я теперь мама.

Чтобы помогать мне заботиться о новорожденной дочке, пока я в школе, мама ушла с телеканала, папа стал подрабатывать в ночные смены, а младшая сестра на три года переехала к бабушке и дедушке. 

Несмотря на то, что родители папы Леры не признавали его отцовство, он пытался возобновить отношения, но мой отец был категорически против этого. 

Мне было обидно, что ответственность за нашу дурость я несу одна, в то время как он продолжает ходить на секции, дружить, строить новые отношения. 

В 16 лет у меня начались резкие, неконтролируемые скачки настроения, самоповреждения, без которых я не могла размеренно дышать. Я обратилась за помощью к психотерапевту, мне поставили диагноз «пограничное расстройство личности» и прописали медикаментозное лечение. На несколько лет мне удалось уйти в ремиссию, затем все возобновилось. 

«Он бросит тебя, если узнает, что мы спим»

Когда я училась в 11-м классе, познакомилась с 21-летним парнем и на третий месяц отношений переехала к нему. Я хотела родить во второй раз. 

Тогда я уже не ощущала себя той маленькой школьницей, которая лезет во что-то взрослое: в 14 лет я резко выросла и к 17 годам подходила не как почти совершеннолетний подросток, а как мать трехлетнего ребенка. 

Если Лера была спокойной и самостоятельной, то сын Данила оказался очень капризным. Соска — «нет», бутылочка — «нет», коляска — «нет», только мама, только грудь, только ручки. Я была не готова к тому, что дети могут рождаться такими разными. 

Мы поженились, он удочерил Леру и переехал в подаренную моими родителями квартиру, но через полтора года брак распался. Человек изменился в один день. В соседнем подъезде у него появился лучший друг, который считал, что бить свою жену — это нормально, потому что это воспитательный процесс. У нас начались скандалы, он меня бил и ежедневно грозился уйти.

В этот момент в Норильск приехал приятель моего умершего друга-диабетика Стас и написал мне, что вернулся после учебы в Москве домой и ищет, чем можно заняться в Норильске. Мы сходили на три прогулки, и после очередного выпада мужа я выгнала его из дома. Когда супруг узнал, что у меня появились новые серьезные отношения, он вернулся и попытался меня изнасиловать со словами «Он бросит тебя, если узнает, что мы спим». 

Стас переехал ко мне, чтобы меня защищать. Мы поженились. Только во время отношений со Стасом я стала вспоминать, кто я. Я никогда не хотела поступать в норильский колледж или вуз, которые предлагали специальности маркшейдера, электрика, автомеханика или химика-лаборанта: освоить такую профессию означало вечно жить на Севере, а я всегда хотела переехать. 

Учиться онлайн в вузе с «материка» я тоже не могла себе позволить: до 2018 года в городе не было хорошего интернета, работала только локальная сеть, и полчаса можно было потратить на то, чтобы загрузить одну фотографию. Люди выезжали на «материк», скачивали там фильмы через быстрый интернет, возвращались на полуостров и заливали их в сеть. За 512 мегабайт трафика можно было отдать три тысячи рублей. Сейчас скорость интернета в Норильске редко превышает 15 мегабит в секунду, за это мои родители платят 2,7 тысячи рублей в месяц. 

Со Стасом я поняла, что с четырех лет я любила всех заплетать. В какой-то момент я отважно подстриглась под мальчика, и, когда волосы отросли до некрасивой длины, которая мне не нравилась, я узнала, что существуют съемные косы и дреды. Сейчас я уже около пяти лет занимаюсь именно заплетанием. Я просто пришла к исполнению своей детской мечты и к работе, которая позволяет мне найти клиентов в разных городах. 

В сентябре 2022 года мы наконец решились на отъезд. В Казахстан или в Грузию, как многие, мы не уехали, потому что мои дети невыездные: первый муж наложил запрет на выезд из страны Леры, Данилы, а также других двоих детей от своего нового брака. 

«Лера знает, где дома лежат презервативы»

Сейчас государство будет мотивировать девушек рожать детей еще в школьном возрасте, но мало кто понимает, что большая часть забот в таких случаях ложится на бабушек и дедушек и не все из них могут быть готовы снова стать мамами и папами младенца. 

Моя семья поддержала меня и помогла, но это скорее ошибка выжившего. 

«Дополнительные баллы к ЕГЭ за беременность» будут точно стоить дороже, чем репетиторы. Я думаю, это приведет к тому, что вырастет новое поколение недолюбленных детей, которых будут винить за потерянную молодость. Ребенок должен быть рожден, потому что его хочется родить с конкретным человеком, а не потому, что государство спустило план. 

У меня есть знакомые 25-летние девушки, которые на войне потеряли мужей и решиться на новое знакомство смогут еще не скоро. Вместо того чтобы родить сейчас, они придут к материнству лет в 35, если не посчитают, что уже поздно. 

Я решилась на второго ребенка только потому, что у меня был огромный фундамент в виде моей семьи.

Когда у Леры началась менструация, я сразу рассказала ей, что с этого дня она может стать мамой. Лера знает, где дома лежат презервативы и что их можно взять. Считаю важным донести до нее, что это не только от беременности, но и от заболеваний, передающихся половым путем. 

Я говорила ей, что мне бы не хотелось, чтобы она повторила мой путь, лучше пока пусть ходит на танцы и бисероплетение, чем на тусовки с мальчиками. 

Недавно я показывала ей, что презерватив можно натянуть на ногу, на руку, что они бывают разных размеров и фирм, чтобы никто не говорил ей, что «ему неудобно». Со мной таких разговоров никто не проводил.